Перед тобой — история моей жизни. так не ругай меня, что я зову новую бурю. давай доверимся ей, и плевать, что будет... пусть проснутся ветры и пройдутся по волнам... и там, где сдохло море, будет новый океан
Бенджамин Джозеф Ленгдон, 65 лет, дедушка со стороны отца - в прошлом работник городского банка; Меддисон Кейтлин Ленгдон (Бишоп), 64 года, бабушка со стороны отца - писать детских сказок; Август Джей Аспенсон, 67 лет, дедушка со стороны матери - в прошлом владелец магазина рыболовных товаров; Фейт Габриелла Аспенсон (Нортон), умерла в возрасте 50 лет, бабушка со стороны матери - в прошлом успешный адвокат; Питер Джозеф Ленгдон, отец, 45 лет - владелец кондитерской; Маргарет Фейт Ленгдон (Аспенсон), мать, 44 года - преподаватель немецкого в языковой школе;; Адам Киллиан Ленгдон, брат, 22 года - студент, вечный младший брат.
Северный ветер упрямо бьет по щекам, приказывая поторопиться. Он не тот, кто умеет ждать. Докуриваю последнюю сигарету и преклоняюсь перед волей стихии. Меня зовут Ирвин Ленгдон и я готов начать. Люди любят рассказывать о себе. Знаете почему? Я пришел к выводу, что многие из них боятся очутиться в крепких и цепких объятьях забвения, которые ждут каждого, боятся, что сверкнув однажды сверхновой, в конце своего пути они погрязнут в беспросветном мраке безграничного космоса. Меня не страшит мысль быть забытым, мне вовсе не страшно оставить после себя всего две даты на могильном камне и соленый привкус слез на губах людей, ставших родными, но что-то заставляет раскрыть перед вами все карты, даже те, что были припрятаны в рукаве, поделиться тайнами и сокровенными желаниями, терзающими мою душу, открыться этому не всегда справедливому миру. Каждая история имеет право быть рассказанной с самого начала, а не оказаться скомканной из хаотично вспыхнувших в голове воспоминаний, но я не думал, что окажется так сложно заставлять картинки прошлого снова мелькать перед глазами, показывая меня в разные промежутки времени, показывая те события, которые стали переломными по той или иной причине. Моя жизнь берет свое начало в Абердине, что находится на северо-востоке Шотландии. Если кому интересно, то я все еще живу здесь, даже спустя двадцать четыре года, которые были полны шансов купить билет на самолет и отправиться в любую точку мира. Абердин – мой дом, дом моей семьи. Сейчас, кажется, самое время рассказать о своих родных. Мать и отец всегда играли в хорошего и плохого полицейского, изредка меняясь ролями. Мое детство вполне можно назвать счастливым, да, были свои трудности в подростковом возрасте, но все уже давно забыто. Мама – учитель немецкого языка в частной языковой школе. Она всегда была одной из тех, кто окружает своего ребенка чрезмерной заботой и в обязательном порядке готовит блинчики на завтрак. Папа – владелец кондитерской в центре города, которая славиться своими черничными кексами, чей рецепт, если верить слухам, передается из поколения в поколение. Чушь собачья. Все дело в соотношении черники и сахара, а не таинственном ингредиенте, якобы придуманным предком. Простой рекламный ход. Помимо меня в семье есть еще один ребенок – мой младший брат Адам. Сейчас, когда я почти пропадаю под тяжелым грузом дел и проблем, только он разбавляет уныние своими очередными выкрутасами или безумными идеями, которыми полна его голова. Однажды, погрузившись в холодное море воспоминаний, я решил, что всю мою жизнь можно разделить невидимыми линиями на три части, каждая из которых отделяет другую событиями, ставшими роковыми. Первая – время с самого рождения и до последнего класса старшей школы, она охватывает собой семнадцать лет, пролетевшие в один миг. В ней нет того, что может заинтересовать вас, но раз нужно, то я расскажу. Я рос беспокойным ребенком, с которого и глаз нельзя было спустить иначе, увидев, что за мной не следят, я шел в наступление, сшибая на своем пути все преграды и постоянно бухаясь на пол. Сейчас мало что изменилось. Я все такой же неугомонный непоседа, как когда-то в детстве, правда, с одним отличием: теперь преграды стали больше и труднее преодолеваемы, но это ничего не поменяло, кажется, я всегда буду идти напролом в попытках достичь своей цели. В шесть, вооружившись портфелем, меня первый раз довезли до школы, которая стала моей тюрьмой почти строгого режима на ближайшие года. Став чуть старше, я разрывался между желанием учиться и попытками заработать репутацию плохого парня, для которого знания находятся в самом конце списка. Стоит ли говорить, что у меня не получилось догнать и поймать сразу двух зайцев, упорно противоречивших друг другу? Мои оценки были чуть выше большинства одноклассников, но все равно не дотягивали до уровня отличников. Мне этого хватало. Меня никто не считал слишком умным, хотя я знал, что могу быть лучше. Я держался за золотую середину, на которой переплывал один океан за другим: младшую и среднюю школы. Вел себя как любой из подростков: был завсегдатаем шумных вечеринок, с которых пару раз меня доставляли домой на полицейской машине, любил показать себя, ввязывался в многочисленные драки, где мой брат зачастую оказывался виновником, старался быть в центре потока, правившим балом в моей школе. Играл в баскетбол и даже одно время состоял в команде. Мама старательно преподавала мне на выходных немецкий язык. Это было скорее мое желание, чем ее попытки поделиться тем, что она знала и в чем была хороша. Я не понимал, зачем он мне, но что-то подсказывало, настанет тот прекрасный день, когда немецкий сослужит мне хорошую службу. И, знаете, он настал, свалился на голову так же неожиданно, вроде снега среди солнечного лета. Как сейчас помню, это был последний день каникул перед старшей школой. Мы битый час стояли в аэропорту, дожидаясь объявления прилета нужного нам рейса. Я опаздывал на вечеринку, устроенную одним из моих друзей, на которой мне обязательно нужно было появиться. Самолет запаздывал, а моя нервозность спешила показать себя во всей красе. Какого черта, я должен был встречать ученицу по обмену вместе с родителями, вместо того, чтобы ехать прямиком в объятья Меддисон…самой популярной девушки в школе? Это не поддавалось пониманию. Мама сказала, что если я откажусь встречать с ними Линнелию, то она отвезет меня на маяк, спрячет там, как Гарри Поттера, и мне придется очень долго ждать Хагрида, который сможет меня освободить. Шутка шуткой, но ее взгляд тогда был очень серьезен. Я ждал, молча перемывая кости этой немецкой девчонке, а, когда увидел ее, напрочь забыл о ждущей меня Медди. Поздоровался с Линнелией на ее родном языке и отобрал чемодан, в который, как казалось, она наложила одних кирпичей. Я не попал на ту вечеринку, зато провел чудесный вечер в кафе, перевернувший мою жизнь с ног на голову. Мы подошли ко второй части моего рассказа, которая тянется всего один год. Один сумасшедший год, вместивший в себя все то, что до сих пор тревожит душу и заставляет сердце пропускать удары. Я влюбился. Понимаете? Влюбился. Для меня это даже звучит дико. Постепенно, почти незаметно привязываясь к девушке, которая жила буквально в соседней комнате и спускалась к завтраку вместе со всеми. Я пытался вразумить себя, ведь она улетит на следующий год обратно к себе, где ее ждут старые друзья, а возможно и такой же влюбленный парень. Тонул в ее глазах, когда нужно было отвернуться. Вытаскивал Линнелию в уходящее лето, показывая город и особенно красивые места, которые со временем стали нашими, единственными, теми местами, что сейчас я обхожу стороной или опускаю глаза вниз, заметно ускорив шаг. Отмахивался от единственно правильного решения. Нужно было ограничить наше общение, а я делал все наоборот. Мне всегда было ее мало. Я приходил в комнату Линн ночами, и мы разговаривали, уже сонные, перекидываясь односложными предложениями, но до одури счастливые, ведь судьба дала нам возможность познакомиться. Ее улыбка, ее смех, те три родинки на шее, что хотелось целовать без остановки. Она была той, для кого пишут стихи или сочиняют песни. Она была той, ради кого совершают безумные поступки. Она была той, чей образ до сих пор появляется у меня перед глазами, стоит лишь дать слабину. Линн уехала в конце следующего лета, как и ожидалось, как и было запланировано. Я чувствовал пустоту в душе, ходил по нашим местам, искал ее силуэт в толпе прохожих, а, когда не находил, возвращался домой и закрывался в своей комнате, прогоняя настойчивых друзей и обеспокоенных родителей. Боль потери подкралась неожиданно. Мне казалось, что отобрали часть чего-то важного, часть, без которой моя жизнь превратится в один сплошной поток серых дней. Я был разбит. Мы часто созванивались, вели переписки по сети, но разве это одно и тоже, что разговаривать с человеком лично? Все прекратилось в один день. Я уже не помню, кто не ответил на то последнее сообщение… Я или же она. Заглушая в себе крики потрепанной души и стараясь отвлекаться на что-то действительно важное, я продолжал жить, совершая не всегда обдуманные поступки. Вся третья часть - это события, произошедшие после возвращения Линн обратно к себе домой, и до сегодняшних дней. Я поступил в бизнес-школу Абердинсокого университета, решив по ее окончанию открыть собственное дело. Пойти по стопам деда и отца, сказать всем, что я способен на что-то большее, чем казалось тогда. Учеба, как и в школе, давалась мне легко. Я впитывал в себя знания, словно губка, и уже на первом курсе прописывал концепцию будущего паба, который стал моей мечтой и главной целью в жизни. Не обошлось и без трудностей, то и дело появляющихся на моем пути, но все оказалось решаемо. Год за годом мой мозг кипел от количества знаний. Временами хотелось все бросить, но я находил в себе силы, чтобы сделать мою будущую жизнь максимально хорошей. Когда пришло время воплощать свои наработки, мне очень помог отец, ведь он сам прошел через это и помог обезопасить себя от многих неудач, что могли случиться из-за моей неопытности.Сейчас я владелец собственного паба, на одной из старых улочек города. Заведение пользуется довольно большим спросом и отнимает у меня почти все свободное время. Но, знаете, я счастлив... как в те времена, когда в моей жизни хозяйничала та маленькая девочка, чей образ навсегда будет сохранен в памяти, как бы мне не хотелось спрятать его как можно глубже в душу, чтобы не бередить старые раны.
▼ привычки персонажа & хобби & умения: ❖ Легкие уже давно пропитаны сигаретным дымом. Мой маленький наркотик. Моя большая зависимость, медленно убивающая изнутри. Когда я начал курить? Уже и не вспомнишь... Да и нужно ли? Сигарета - верный друг в любой ситуации, она же - главный враг моему здоровью. ❖ Я привык просыпаться, когда город еще спит. Не пролеживать в кровати до самого обеда, а вырываться в всегда холодное утро, когда ветер танцует вокруг тебя только ему известные танцы и призывает рвануть с ним наперегонки. Я бегу по еще пустым улицам, мимо старого пирса, до самого паба, через парк и обратно домой, где меня ждет чашка крепкого кофе без сахара и первая сигарета. Сигарета, сводящая на нет всю пользу от утренней пробежки. ❖ Моя мания и вовсе даже не привычка; способность расковыривать старые и уже зажившие раны. Умение рисовать всегда считалось великолепным талантом. Талантом, который стал для меня личным проклятием. Знаете, некоторые люди, когда разговаривают по телефону, вырисовывают различные фигуры, знаки и символы, не задумываясь проводя ручкой по листку бумаги. Я такой же как и они, но вот только весь этот абстракционизм всегда превращается в один и тот же образ, запавший в душу и осевший в ней на всю оставшуюся жизнь, линии одна за другой создают до боли знакомые черты лица, обладательница которых осталась где-то там... в далеком прошлом. ❖ Так больно признавать, что ты взрослеешь и все меньше времени можешь уделять увлечениям, из которых раньше состояла твоя жизнь. Открытие паба принесло с собой ветер перемен. Пришлось отказаться от многого в пользу собственного дела. Я все реже срываюсь из города в поисках приключений с рюкзаком за плечами и компанией верных друзей. Погрязнув в топком болоте дел, я начинаю забывать, какого чувствовать себя свободным, освобожденным от каждодневной суеты и проблем. Мы никогда не были заядлыми туристами, но эти маленькие путешествия, которые подогревали застоявшуюся в городе кровь, всегда вносили в душу своеобразную легкость и чувство полного умиротворения. ❖ Еще в школьные годы меня можно было заметить в толпе музыкантов, которые все время пытались создать свою группу, создать что-то стоящее из шести гитарных струн, двух барабанных палочек и небольшой горсточки клавиш синтезатора. Я переболел этим в старшей школе, когда появились другие интересы, вымещающие собой музыку и отодвигающие ее на второй план. Умение играть на гитаре пригодилось мне и в многочисленных походах, и на семейных вечеринках, которые заканчивались сбором вокруг костра на заднем дворе, парой гитар и растроганной до глубины души матерью. Сейчас я почти не играю, если только что-то нахлынет и заставит вытащить чехол с инструментом, спрятанный глубоко в недрах шкафа. ❖ Абердин - рыболовецкий городок, где, кажется, каждый должен уметь ловить рыбу. Я помню, как отец брал меня и моего младшего брата с собой на рыбалку, учил, как насаживать наживку и правильно закидывать удочку, как нужно вытаскивать пойманных на крючок рыб, как разделывать их и как готовить. Слишком мала вероятность, что эти умения понадобятся в жизни, но, может, когда-нибудь, когда стану старше, буду учить своего ребенка тому же, чему учили и меня. ❖ В шестнадцать лет, как и любой подросток, я сдал на права, чтобы в семнадцать угробить отцовскую машину о дорожное ограждение, значительно превысив скорость и не справившись с управлением. Почти ничего серьезного, но крики отца до сих пор звенят у меня в ушах. Тогда он отобрал у меня права и ключи, а так же отвесил парочку хороших подзатыльников, когда сняли гипс с руки и ноги. Конечно, документы со временем вернулись. Теперь я за рулем собственного автомобиля и больше не тот мальчик, которого было еле видно из-за руля, но желание вдавить педаль газа в пол все чаще берет верх над здравым смыслом и я мчусь по трассе, стараясь обогнать ветер. ❖ На первом курсе университета я принял для себя,как казалось на тот момент, обдуманное решение и решился съехать от родителей. Ключи от небольшой квартиры почти в центре города мне вручил отец, они же оказались своеобразным билетом во взрослую жизнь. Мне пришлось научиться готовить, чтобы не срываться раз за разом на ужин в родительский дом или не стать завсегдатаем фаст-фудов. Я далеко не мастер, но в состоянии приготовить обед для себя и своего брата, который в один прекрасный день оказался на моем пороге с чемоданом в руках и рюкзаком наперевес. ❖ Даже не смотря на то, что время для меня сейчас действительно стало на вес золота, я нахожу свободные вечера, чтобы встречаться с друзьями и за стаканчиком пива или же бутылкой виски, обсудить старые дела и дела новые. С горячительными напитками у меня особые отношения. Если Иисус превращал воду в вино, то мой организм превращает любой алкоголь в воду. Не буквально, конечно, но с этой особенностью сложно довести себя до опьянения. Хотя с моими друзьями нет ничего не возможного. ❖ Совсем недавно открыл в себе любовь к коллекционированию. В детстве я зачитывался различными книгами. От фантастики и до подробного описания звездного неба. С возрастом моя потребность в новой информации или же в новом сюжете очередного художественного рассказа не иссякла. И теперь я собираю книги, которые, к сожалению, никогда не будут прочитаны. Однако, они как никто умеют ждать. Когда-нибудь, я разберусь со всеми делами и засяду за бумажными страницами, чтобы загладить свою вину перед книгами. ▼ связь с вами: ▼ пробный пост Мой мир разлетался на кусочки, а я стоял в эпицентре этого хаоса, помогая ему, подталкивая на дальнейшие разрушения, давая разрешение на погребение собственного счастья под грудой пыли и камней, под слоями злости и ненависти. Нервы были на приделе. Сложно сохранять душевное спокойствие, когда твоя жизнь катится под откос, собирая на своем пути все ямы и наматывая грязь на запятнанную душу. Почти сломлен, почти эмоционально мертв, хотя до этой непредвиденной кончины я еще успею наломать дров, которыми буду поддерживать огонь потери еще долгие месяцы. Чертова неизбежность. Почему во мне не осталось сил, чтобы закрыть на все глаза? Я знал, что это может случиться, но упрямо отмахивался от собственных мыслей, предательски возникающих тихими вечерами. Я знал, что природа всегда берет свое. А может это и не природа вовсе виновата, может Джесс сама хотела этого? Запутался. Потерялся. Я загнан в ловушку, выход из которой – прощание. Позволяю себе еще раз поднять глаза, чтобы взглянуть на девушку, и сразу отворачиваюсь. Невероятно больно смотреть на человека, который воткнул в твою спину нож. Она скрыла от меня правду, пускай не самую радужную, но единственно верную. Как сейчас обернулась бы ситуация, если бы Джессика рассказала мне все сама, призналась в том, что оступилась, раскаялась и пришла с повинной? Простил бы я ее? Слишком много бы для этого вечера. Одно мне известно точно: мы могли разобраться в этом всем вместе. А сейчас… Я не хочу борьбы, не хочу копаться в этом грязном белье, которое она прятала от меня все время. Сколько их было? Маленькая моя, что же ты наделала. В этом есть и моя вина, я должен был заметить: те подозрения, которые возникали в моей голове… она так умело срезала их еще на корню. Тихие всхлипывания, готовые в любую секунду перерасти в бушующую истерику, которая поглотит нас двоих, накроет с головой и швырнет на острые камни, раздаются за моей спиной, и я поворачиваюсь. Звон от пощечины звучит в квартире набатом. Все происходит как в замедленной съемке. Это роковое касание моей щеки ломает последние барьеры самообладания, которые я старался сохранять. Сумасшествие застилает глаза, заставляя рот искривиться в жалком подобии улыбки, чтобы потом, под мелодию пульсирующей от удара кожи, слушать слова упрека, посланные в мой адрес. Верно, говорят, что лучшая защита – это нападение. Джесс говорит, и я запоминаю каждую сказанную букву, которая, кажется, вырезается невидимым ножом прямо там под кожей. В уши, через душу и прямо в сердце. Ее речь обрушается на меня горящими стрелами, от которых нигде не скрыться. Злость достигает своего апогея, заставляя пальцы дрожать в желании что-нибудь разрушить. Я не позволяю себе перебить Джессику, продолжая принимать невидимые удары. Не могу повернуться, не теперь, когда ее лицо красное от слез. Я боюсь сдаться, боюсь кинуться, чтобы подарить такие нужные ей сейчас объятья, не могу сломаться под давлением собственных желаний. «Джессика врала. Джессика изменяла. Джессика убивала наше счастье» - продолжаю повторять про себя, словно спасительную мантру, которая должна уберечь меня от глупости второго шанса. Я почти готов зажать уши, лишь бы не слышать ее слез. Взмах рукой поднимает журнальный столик в воздух, заставляя его замереть всего на секунду, а второй разрушает стол тяжелым ударом в стену. Я надеялся, что это поможет успокоить бушующего внутри зверя, но становится еще противнее, еще паршивее. Придется рано или поздно что-то сказать, ссоры не терпят безмолвных столкновений лбами. Хочу оттянуть этот момент до последнего, но молчать больше нет сил. – Я готов был отдавать тебе всего себя! – Слишком громко восклицаю я, позволив себе наконец-то повернуться. Хотелось бить себя по рукам, лишь бы не позволить дотронуться до ее красных мокрых щек, не позволить провести ладонью по волосам, даря чуть-чуть успокоения, которым сам был обделен. – Мне плевать на свою жизнь, как ты не понимаешь. Да, я знал, на что иду и был готов приносить те жертвы, которые от меня требовались. Позволь заметить, что ты тоже знала о последствиях, связывая свою жизнь с человеком. Я не могу заставить себя ненавидеть тебя, но и не вижу других выходов из этой чертовой ситуации. Джесс, зачем было врать? Почему ты не сказала раньше? Почему я должен узнавать совершенно от третьих лиц, что смысл моей проклятой жизни развлекается где-то на стороне? Я могу вытерпеть все. Но это вранье выше моих сил, оно заставляет опустить руки и отказаться сражаться за тебя. – Каждое слово звучало спокойнее предыдущего. В моей голове творился такой бардак, в котором сам черт сломит не только ногу, но и шею, пытаясь разобраться во всех этих мыслях. Ставя почти осязаемую точку, оставляю за собой право поставить еще две. Я чувствую опустошение, оно появилось так же неожиданно, как и тот отказ, который либо добьет Джесс, либо заставит стать сильнее и потом, в будущем, уже с другим человеком не совершать подобных ошибок. Хватаюсь за голову, цепляясь за волосы, когда воображение вырисовывает моего маленького суккуба с кем-то другим. Как странно устроено человеческое сознание. Если тебе больно, то оно будет подкидывать все больше и больше злосчастных картинок, чтобы убить тебя окончательно. Почему наш организм так похож на мазохиста? Я не знаю. В квартире наконец-то поселилась тишина, перебиваемая лишь рыданиями Джесс. Мы глотали бокалами яд, а нас разлучает ложь, которая должна была оказаться благом. Я буду еще сотни раз корить себя за эту вольность, вырвавшуюся на свободу даже не смотря на все мои попытки держаться. Перебирая ватными ногами, спешу на встречу с самой судьбой. Сердце отбивает странный ритм, только ему известной музыки. Я не слышу голос разума, хотя, возможно, услышь я его раньше, смог бы избежать таких больных воспоминаний в будущем. Ее плечи дрожат. Джесс так беззащитна, так желанна, так необходима в этот момент. Почти шепотом говорю: - Милая, к чему была эта ложь. Мы могли все исправить, пройти через все эти трудности вместе. – Оттягиваю ворот ее и без того растянутой футболки, едва касаюсь губами оголенного плеча и, словно взвесив все за и против, прокладываю дорожку из поцелуев вдоль ключицы. Одна ошибка за другой, но мне все равно. Я устал, я выжат, я не могу позволить Джесс лить слезы из-за меня. – Ты моя маленькая вселенная и не позволил бы этому миру забрать тебя у себя. Но вранье - это не то, что… - Не могу договорить. Просто теряюсь в уйме слов, что идут на ум. Это все не то. Приподнимаю край футболки, чтобы обнять Джессику, оставив свою руку на талии. Ее горячая кожа одурманивает. Я запутался во всем окончательно. Опускаю голову, утыкаясь лбом в плечо Джесс. Твой ход, мой маленький суккуб.
|